Бурдушка, зароды, навильники и омулёк с душком - Мария Суворова из Большой Речки продолжает рассказ о тяжёлом военном детстве

  В преддверии Дня пожилого человека расскажу о дедушках и бабушках – членах второй бригады колхоза имени Калинина – в годы Великой Отечественной войны.

В первом доме жила бабушка по фамилии Шахирева. Она не работала, работали её дочери Маня и Нюра. До войны у неё было ещё два сына. Сын Василий был семейный, с женой Зоей и дочками Валей и Ниной жил отдельно от матери. Младший сын жил с матерью и сёстрами. Он собирался жениться, но в деревне был такой ритуал: прежде чем жениться, заимей дом. Он и построил дом по соседству с родительским, но не закончил: вместо окон и дверей были проёмы, не было пола и потолка. Каждое лето в деревню приезжали цыгане, которые (наверное, с разрешения бабушки) жили в этом доме. Своих сыновей бабушка Шахирева не дождалась, оба погибли на фронте.

Маслов Андрей Иванович жил с дочерью Надей, она трудилась в колхозе. Дед Андрей был «затычкой в каждой дыре» в самом положительном смысле этой фразы. Весной вместе с женщинами сажал картошку, в сентябре вместе с нами – учениками – постоянно был на сортировке, укладывал урожай в мешки, ездил с мальчиками на станцию Тимлюй. Зимой, когда мы пилили чурочки, он их колол, сушил, весной выдавал трактористам, которые приезжали пахать колхозные поля. Ездил с нашими женщинами к семейским за хлебом. Незаменимый был дедушка.

Был ещё один неугомонный дед – Суворов Прокопий Яковлевич. Вместе с ним в колхозе работали дочери Ольга и Груша. Особенно отличался он на покосе – формировал зароды (стога сена большого размера и продолговатой четырёхугольной формы – прим.). Сено на вилах ему подавали три-четыре женщины, а он один успевал ловить и складывать навильники (охапки сена, поддетые на вилы). Причём зароды он делал очень высокими, как двухэтажные дома. Когда мы днём возвращались из Шаманки, специально вставали в лодке, чтобы посмотреть на своих матерей, которые в белых косынках и белых кофтах косят или гребут сено, и полюбоваться зародами, разбросанными по необъятной тогда степнодворецкой степи. У Прокопия Яковлевича два сына были на фронте: Иннокентий погиб, Николай по возвращении окончил пединститут и работал директором школы в Каменске.

Очень старым был дед Суворов Фрол Михайлович. Он жил в семье сына, который погиб, с невесткой и шестью внуками. Какой-то зимой он умер. Невестке в колхозе дали фуража, она его залила водой, прокипятила, процедила, жидкость подержала на улице, получилась какая-то бурдушка. Когда деда Фрола повезли на санях на кладбище, нас, ребятишек, усадили за стол. С какой жадностью мы ели эту бурду, трудно описать: всем она казалась очень вкусной, поэтому ложки только мелькали. В наше время никто даже с самого сильного голода не прикоснётся к такой пище, а мы и не знали, мыла ли та невестка фураж, ведь фураж-то – это отходы, отсевки от семян злаковых культур, гороха, конопли.

По соседству жила тётка Аксинья, у неё было два мужа. Первый, Суворов Алексей Григорьевич, погиб в Первую мировую войну, второй – Белов – умер до начала Великой Отечественной. Два сына тётки Аксиньи вернулись с фронта ранеными. Суворов Терентий Алексеевич уехал к жене Ксении Прокопьевне в Харауз. Белов Прокопий Семёнович женился на Ире Лабукиной, они уехали к её родственникам на станцию Мишиху, там в настоящее время есть Беловы. Сама Аксинья жила с дочерью Катей и сыном Алёшей. В одну из военных зим Катя рыбачила, пришла домой помыться в бане, вышла с непокрытой головой в ветреную погоду и заболела, умерла от менингита.

Для нас эта тётка была настоящими часами: по утрам стучала в окно и посылала гнать телят в телятник, вечером наоборот. А иногда совсем поздно собирала нас всех вместе, просила стоять тихо и слушать, как вначале едва уловимо, а потом громче появлялось пение: это наши мамы возвращались с покоса. Я такого задушевного, берущего за сердце пения больше никогда не слышала. А она говорила: «Матери поют, значит, вы можете идти спать спокойно».

Доживала свой век тётка Аксинья с сыном Беловым Алёшей и его женой Екатериной Филипповной. Екатерине скоро будет 95 лет, она живёт в Степном Дворце. Не так давно на Степнодворецком кладбище схоронили погибшего на СВО Белова Сергея Николаевича, это внук Екатерины Филипповны, значит, правнук тётки Аксиньи.

Были ещё старики Шешурихины Пётр Лукич и Зиновья. Они жили с дочерью Нюрой и сыном Алёшей. Старший сын Павел ушёл на фронт. Пётр Лукич был не очень стар, но умер. Мы собрались всей компанией у их дома, хотели поесть какой-нибудь бурдушки, но нас по каким-то причинам не пустили. Сколько прошло времени – не скажу, но как-то зимой ночью у них из хлева увели быка. В деревне говорили: это за то, что не пустили ребятишек на поминки. Пожалеешь о малом – потеряешь многое. Не знаю, правда ли это. Павел после войны с женой Екатериной Евдокимовной поселились в Каменске, жили в частном доме. Как-то я ездила в Степной Дворец, спросила у одной прохожей о том, кто живёт в доме, где раньше жила моя одноклассница Суранова Октябрина, та сказала, что в этом доме живёт Шешурихин Алексей.

Суворовы Фёдор Михайлович и бабушка Ефрасья жили с младшей дочерью Наташей, на фронте были все три их сына. Раньше других раненым пришёл Герасим, он работал бригадиром закидного невода на Кабанском рыбозаводе. Однажды я работала с этой бригадой, мне почему-то хотелось спать, так дядя Герасим тыкал меня кормовым веслом по голове. Его фотография есть в сборнике «От первой борозды». Когда началась война, их старшая дочь с детьми вернулась домой с прииска, так как её муж ушёл на фронт, там погиб. Её сын, внук этих стариков Суворов Николай Андреевич одно время был главой Каменской администрации.

Была ещё общедеревенская бабушка Дарья, забыть про неё никак нельзя. Шешурихина Дарья Семёновна, родная сестра моего деда Суворова Ивана Семёновича. Жила одна в большом доме, а рядом жила невестка Анфиса Петровна с детьми Катей, Колей, Федей (Федя в настоящее время живёт в Каменске). Муж Анфисы, сын бабушки Дарьи Григорий Васильевич погиб на фронте. Бабушка Дарья помогала всем. В 1942-43 годах в феврале-марте мама ездила в семейские хлебные районы, возила солёных омулей с душком обменивать на хлеб. Первый раз они ездили 11 суток, а второй раз их даже потеряли, говорили, что бабы, наверное, не увидели полынью в Селенге и провалились вместе с лошадьми. Они вернулись через 18 суток. Оба раза бабушка Дарья жила с нами. Хорошо помню воскресные обеды. На столе тарелка с очень тонко нарезанными ломтиками редьки, посолены; другая тарелка с квашеной капустой, по верху несколько ягод брусники. И, как всегда, уха из окуньков размером чуть ли не с мизинец, а на сковороде сорожка. Есть нужно правильно: «сначала постно, потом молосно». Вот мы и едим это постное – редьку и капусту, а сами смотрим на руку бабушки Дарьи, когда она начнёт перебирать карманы в множестве её длинных юбок, ведь в каком-то из них в данный момент вафля. Для вафель были специальные доски, которые в русской печи клали на кучку красных углей. В зависимости от густоты теста вафли были или заливные, мягкие, или, наоборот, как лепёшки, потвёрже. Вынимает бабушка вафлю тогда, когда редьки и капусты на тарелках уже нет, – постное съедено. Вафля может быть очень сухой, а может быть мягкой, с зелёной плесенью, но мы съедаем любую, запиваем чаем (заварены листья брусники). Если корова доится, то чай забелён, иначе без ничего. Сахара у нас не было, а про мёд мы и не знали, я его впервые увидела, когда в педучилище в Улан-Удэ пошла смотреть, что такое рынок.

Бабушка Дарья была богомолка. Встанет в дверной проём между прихожей и комнатой, где божница, на которой две или три иконы, и кланяется, иногда что-то говорит шёпотом. Я подойду, попрошу говорить погромче, так как хочу услышать, но она разведёт руки в стороны, как будто отгоняет, и скажет: не мешайте, шулюканы, я с богом разговариваю. Я понимала, что с богом надо разговаривать один на один. Поэтому, когда при Ельцине трое бросились под танк, а служители церкви стали в их честь махать кадилами и на весь земной шар что-то громко говорить (это показывали по телевизору), я решила, что они издеваются над всеми. В церковь не хожу, да и нет её в деревне, передачи по телевизору на эту тему не смотрю. До сих пор верю сказанному бабушкой, что с богом надо разговаривать наедине и очень тихо, чтобы никто не слышал.

Каждый год перед Рождеством бабушка ходила в Красный Яр, приносила оттуда репчатый лук и раздавала его деревенским женщинам. Ведь в Рождество на столе обязательно должен быть заливной окунь, а на нём сверху должны лежать несколько тоненьких полуколец лука. Во Дворце же лук никто не растил. Вот такой беспокоящейся обо всех вместе и о каждом отдельно я помню эту неугомонную, громкую бабушку Дарью Семёновну.

В Кабанске живёт бабушкина правнучка, она каждый раз в Родительский день ездит на Степнодворецкое кладбище и облагораживает могилку бабушки Дарьи. А когда мы встречаемся, обязательно вспоминаем бабушку Дарью и остальных родственников.

Жили в то время ещё бабушки и дедушки – Васильевы Михаил и Мария, Суворова Анна Прохоровна, Маслова Елена Егоровна и многие другие. Суворовы, которых все звали Коваловские, жили с невесткой Ольгой и её детьми. Ольга была звеньевой по выращиванию картофеля знаменитой Шурыгиной. Три их сына были на фронте, все остались в чужой земле. Бабушка Ефимовская жила с дочерью, которая приехала с семьёй в первые дни войны. До конца своих дней бабушка плакала о погибших на войне сыновьях Алексее и Александре. Залуцкая Меланья проводила на фронт трёх сыновей. Раньше вернулся домой раненый Гавриил, он работал бригадиром второй бригады и заведовал амбаром, где хранилось семенное зерно. Иннокентий сохранился, но домой не вернулся, а поселился жить в Краснодарском крае. Николай служил очень долго на востоке, по возвращении перевёз родительский дом на станцию Тимлюй, там он и стоит, но Николая нет, живут другие люди. Суворовы Николай Григорьевич и бабушка Римма всю оставшуюся жизнь горевали по Егору и Алексею, погибшим на фронте, а позже и по Ивану, который вместе с шофёром прямо на машине зимой утонули в Байкале, их не нашли. Дед Степан Михайлович и баба Дуня (фамилию не помню) жили вдвоём, не работали, их постоянно навещали внучки от старшего сына и дочери. Они не дождались с фронта троих сыновей.

Всем им, жившим в годы Великой Отечественной войны, трудившимся в тылу и воевавшим на фронте, посвящено это стихотворение Т.И. Степанюк:

Не обижайте стариков, не надо!

Они свою большую жизнь прошли,

У них теперь одна отрада,

Которую вы им бы дать могли.

Они живут в своих воспоминаньях,

В их стариковских неспокойных снах

Им видится война, и время созиданья,

И маленькие дети на руках...

...Пусть в чём-нибудь они и виноваты,

Вы не ищите злых, колючих слов.

Они вчерашние солдатки и солдаты.

Прошу: не обижайте стариков!

От редакции. В первый день октября мы традиционно отмечаем День пожилого человека. Мария Ивановна Суворова, автор этого и многих других материалов в нашей газете, совсем недавно отметила 91-й день рождения. Эта замечательная женщина занимается домом и огородом, пишет интереснейшие воспоминания, но вот силы уже не те. Она как никто умеет радоваться жизни и никогда не жалуется на судьбу, но как-то в разговоре посетовала:

- Я теперь тоже отношусь к старикам, нуждаюсь в помощи. Обращалась к соцработникам, но в перечне гарантированных государством соцуслуг нет такого пункта, по которому мне нужна помощь…

Мы знаем, что ребята-волонтёры и их учителя из Кабанской школы оказывают помощь педагогам, которые вышли на пенсию. Может, ученики Большереченской школы возьмут шефство над Марией Ивановной?