В Санкт-Петербурге хранится фото хулиганистого оркестра из Каменска

  Эту фотографию переслал мне по вайберу друг детства из Каменска, а ему – наш общий друг-одноклассник, живущий в Санкт-Петербурге. На ней – каменский духовой оркестр при ДК «Цементник», состоявший из школьников. В центре – педагог, шеф Виктор Фёдорович Арефин. А сфотографировал нас учитель физики Алексей Дмитриевич Павлов. Видимо, это 1 мая начала 80-х.

Тогда в моде были длинные волосы, обувь на каблуках, цветастые рубахи с узлом на пузе, гитары, мопеды/мотоциклы. Брюки-клёш в то время уже устарели: их вытеснили джинсы. Всеобщую бедность не замечали – наоборот, была уверенность в завтрашнем дне, в могуществе Родины.

Мы стали последним поколением оркестрантов. И единственными на тот период в районе.

Я помню, как это было…

Все мы увлекались спортом, техникой. Увидев объявление на киноафише о наборе в оркестр, завалили гурьбой в клуб ради любопытства. Нас встретил Виктор Фёдорович, военный музыкант, прочитал лекцию о музыке. Репертуар, диапазон, пюпитры, партитура – эти новые, приятные слова мы услышали, наверно, впервые. А отливающие серебром инструменты вызвали душевный трепет: неужели их дадут нам в руки?

Тем не менее, все сбежали. А через день вернулись, но Фёдорыч уже был строже: кого-то выбрал, кого-то прогнал. Случайных он отсеял сразу.

Из оставшихся кое-кто ходил больше «за компанию» – шеф терпеливо мучился с ними. Но были и те, кто влюбился в духовую музыку. За зиму мы освоили нотную грамоту, начальный репертуар, а 1 мая уже играли на площади. Нас оценил весь посёлок, родители и друзья родителей. Не прошло и полгода – в сентябре мы поехали на конкурс в Улан-Удэ. Пригляделись к соперникам и поняли: нам здесь ловить нечего. Все они в эффектной форме, у них большие составы, дисциплина, они готовились к конкурсу всё лето. А нас лишь пятнадцать косматых ребят в простеньких белых рубашках. Расслабившись, мы так вдохновенно отыграли, что заняли второе место. Первым стал оркестр Стеклозавода в гусарских костюмах.

Год спустя мы уже считали себя звёздами. Как-то раз, когда Фёдорыч уехал в Иркутск, к нам на репетицию пожаловал учёный дед и спросил по-учёному: «Вы владеете вальсами, фокстротами?» Вальсы мы обожали, о фокстротах не имели понятия. Послушав нас, дед уверенно сказал: «Приглашаю всех в город поиграть на свадьбе»…

Ранним субботним утром за нами прибыл автобус. Оказалось, на нас и не рассчитывали всерьёз, мы были как сюрприз, редкая игрушка для гостей. Волновались, конечно. Фальшиво начали «Севастопольский вальс». Гости, будучи уже в изрядном подпитии, пропустили фальшь мимо ушей, а по окончании мелодии наградили бурными овациями и криками «на бис». Под нашу музыку танцевали. Ночью автобус доставил оркестр домой с заработанными «свадебными».

Отъезд и приезд прошли в тайне, никто не должен был знать, мы сделали это дело втихаря от шефа. И всё-таки узнали. Нас вызвали к директору школы. Николай Ксенофонтович, умный, внимательный, ироничный, пожурил: «Вы, комсомольцы, играли в буржуйском заведении. Смело. Молодцы. Но рано вам ещё, вы несовершеннолетние. Советуйтесь с нами».

Это был вызов обществу – шпана играла за деньги в буржуйские игры. Но нам сошло с рук. Нам всё сходило. Мы же спортсмены, музыканты. На демонстрациях к нам подходили взрослые мужчины, отцы, пожимали руки: красиво играете, парни, от вас душа поёт!.. Мы умели много чего, разучили даже «Неаполитанскую песенку» Чайковского.

А после демонстраций получали в кассе клуба гонорар от завода, покупали рюкзак кваса по «рупь семнадцать» Кабанского плодоовощного завода и уходили в лес. Там не мешали нам праздновать. Кстати, по «рупь семнадцать» пили все – и мужики в гаражах, и подростки по лесам и по углам танцплощадки. Мужская часть населения крепко выпивала, а женская часть толкалась в очередях за колбасой.

В главные советские праздники – 1 мая и 7 ноября – на площадь сходился весь посёлок. Люди тянулись к людям – в этом основное отличие от нынешних дней. Наш оркестр уже исполнял половину вещей наизусть – настолько хорошо мы выучили свои партии. И держались на публике уверенно.

Однажды Фёдорыч был не в духе и объявил:

- Сегодня репетиции не будет. Ну, орлы, уважьте старика, поиграйте для меня. А я помолчу.

И мы начали его любимый марш «Наш полк», продолжили «Славянкой», «Варшавянкой», «Манчжурией», «Тоской по Родине»... В сотый или двухсотый раз, но это не надоедало… Фёдорыч не сдержался, всплакнул:

- Орлы, спасибо! Научил…

На репетиции к нам захаживал дядя Боря-художник. Он жил в колодце, в теплотрассе. Говорили, художник родом из Ленинграда, погнался в Сибирь за женщиной и от несчастной любви спился, пал на дно. Образованный, начитанный! Бывал слегка небритым, но никогда не был грязным, измятым. И рассуждал непривычно, цитировал Евангелие, мы упивались, заслушивались его речами. Нас учили в школе: мы – народ, вместе мы – сила. А он: каждый человек – Личность, целый мир. А вместе мы – стадо… Дядя Боря, как сеятель, закинул в души зёрна сомнений: мы – сила или стадо?

Было дело, нас позвали сыграть на похоронах. В те годы хоронили под музыку. Уже дав согласие, вспомнили: мы же не знаем ничего похоронного, никогда не разучивали. Шеф долго извинялся за нас, выслушал обидные слова. Мы ведь хотели подзаработать, не поставив его в известность. А он не обижался, любил нас по-отцовски. Мы тоже любили его, уважали. Блестящий советский интеллигент!

Духовой оркестр в нескольких поколениях – это культурное наследие посёлка, района, о котором забыли. О нём не упомянуто в каменских книгах, не сохранилось в архивах фотографий. Да и сама эта музыка забыта.

Есть ли у меня ностальгия? Вряд ли. Всему своё время. Иногда задумаешься: то время было лучше. А чем лучше? Прежде всего тем, что мы были моложе. Золотая пора нашей юности…

А в вашем альбоме есть фотографии, хранящие историю района?