«Я настаивал даже на допросе под гипнозом»

Громкое дело об убийстве двух девушек в местности Клюквенная падь в Селенгинске активно освещается в СМИ. Начался первый в истории Кабанского районного суда процесс с участием присяжных заседателей. Вчера должно было пройти второе заседание, в ходе которого начнётся отбор кандидатов в коллегию присяжных.

Нам показалось важным выслушать Дмитрия Истомина, которому предъявлено обвинение в двойном убийстве, произошедшем 19 лет назад. Тем более, что другие участники дела – свидетели, потерпевшие, обвиняемые – все два года, что Истомин содержится под стражей, активно и откровенно общаются с журналистами…

- Самый первый и принципиальный вопрос: вы признаёте себя виновным?

- Нет.

- Если мы вернёмся к событиям 2002 года, когда были убиты девушки… Вы были знакомы с ними?

- Нет, не был. Как-то тем летом был один случай. В вечернее время сработала сигнализация, мы приехали – я тогда работал водителем во вневедомственной охране. Они стояли около магазина. Мы доставили их в милицию, старший группы написал рапорт о том, что произошла «сработка» и при выезде на место были задержаны эти девушки. И всё. Никаких знакомств, распитий спиртного у меня с ними не было.

- Ни приятельских, ни дружеских, никаких других отношений?

- Нет. Я женатый человек, на тот момент моя супруга находилась в положении. Человек недавно женился, первая любовь – какие могут быть походы «налево»? Это принято, что ли, в обществе: только женился – надо сразу идти и изменять?

- Скорее нет, чем да. Но в жизни всякое бывает… Ваша фамилия звучала в деле и в 2002 году. Как вы это объясните?

- Видимо, слухи пошли из-за Екатерины Пономарёвой. Я сейчас знакомлюсь с материалами дела (наша встреча состоялась в районном суде – авт.), и оказывается, она с 2002 года даёт показания. Сначала Пономарёва говорит о том, что она вообще ничего не знает о пропавших девушках. Через несколько дней – что их убили «Дима и Слава». По посёлку ходили слухи, что к убийству причастны сотрудники органов. А я 18 или 19 августа сломал руку – упал на даче, мои родители в тот момент рядом были. Предполагаю, что она увидела меня в гипсе и выдвинула эту версию – он убивал и в это время руку сломал (следствие полагает, что убийство совершено в ночь с 9 на 10 августа 2002 года)… Хотя до этого времени я работал, ездил за рулём, 15 августа жену из роддома забирал, есть фото, где я сына на руках держу, рука не сломана, никакого гипса нет.

- Вроде бы ваша фамилия была и в записных книжках, дневниках убитых девушек...

- Городские опера мне про это тогда говорили. Но мне никто эти записи не показывал. Что это было – слухи или оперативная уловка – я не знаю.

- Вас задерживали, допрашивали?

- Да, меня доставили в отделение милиции в Селенгинске – забрали утром из дома, дату не помню, конец августа-начало сентября. В течение дня меня избивали оперативники – голову пробили, у меня до сих пор шрам… Прессовали целый день, догола раздели, заставляли сознаться, что я совершил убийство в ночь с 9 на 10 августа, убил девушек топором…

Конечно, я вспомнил, что в ту ночь супругу в роддом отвозил. 10 августа мы с друзьями собирались на Байкал. Вечером 9 августа закупились продуктами, всё обсудили, разошлись и мы с женой спать легли, чтобы утром пораньше ехать в Энхэлук (моста ещё тогда не было, через паром). А ночью у неё начались схватки. То ли воды отошли, то ли что – оба молодые, ничего не поняли. Она была на восьмом месяце беременности, роды были преждевременные.

- Рожать не собирались – собирались отдыхать…

- А тут схватки! Домашнего телефона нет, сотовых не было тогда. Думаю, сейчас на скорую прибегу, а машины не будет – скорая обслуживала Селенгинск, Брянск, Тресково. Побежал до магазина «Байкал» в центр посёлка, там попросил продавщицу нажать тревожную кнопку – жена рожает, ребята чтобы приехали и до роддома нас довезли. Она меня знала, что я во вневедомственной охране работаю. Ночь, магазин через окошечко работает. Она нажала кнопку. Я немного подождал, никто не приехал.

- Это примерно сколько времени было?

- Часа два-три, потому что темно, ночь. В августе светает рано, часов в пять. Наряд не приехал, и я добежал до центрального пульта. Там «уазик» стоит, ребята дежурили. Я так и так, жена рожает, увезти не на чем. Они согласились, мы поехали до дома, вещи супруга собрала, и они нас довезли до роддома. Жену завёл, постоял минут 20…

Что делать? Походил, покрутился, пошёл до Марининой мамы (тёщи). Сказал, что она в роддоме, как родит – ей позвонят, у них домашний телефон, номер я оставил. Ушёл домой, поспал немного и обратно в роддом пришёл. Тут друзья приехали, с которыми мы на Байкал собирались.

- Они вас в роддоме искать начали?

- Они нас потеряли – где мы? Заехали за нами, а дома никого. Видимо, проехали до тёщи, и она им сообщила, что Марина рожает. Они и приехали.

- Судя по адресам, ночью вам было бы ближе сразу к больнице бежать, чем в центр, а оттуда – до ПЦО…

- Южный, 17 мы жили. Дом напротив администрации. Я предположил, что скорой может не оказаться, машина могла быть на вызове. Жена сказала, что сама идти не сможет. Вот и получился такой маршрут.

В 2002 году моё алиби проверялось. Следователи и справку с роддома взяли, и всех опросили. Меня отпустили в тот же день, уже ближе к ночи. Мои допросы, допросы свидетелей, которые подтвердили то, что я говорил – всё это было в деле. А сейчас ничего нет. Пропало оперативно-розыскное дело, которое хранилось в полиции (доступ к нему ограничен по определению). И нет части документов из уголовного дела, хранившегося в районной прокуратуре. Исчезли все материалы, касающиеся моего алиби.

Когда меня задержали в 2019 году, я сразу сказал, что меня и в 2002 году допрашивали, и летом 2003 года, когда расследование возобновляли. Почему меня снова арестовали в 2019 году, почему следователи решили, что я мог быть причастен к убийству – я тогда ещё не понимал, не знал, что это всё Пономарёва говорит.

- Её вы тоже не знали?

- Нет, лично с ней я не был знаком. Может быть, где-то случайно встречались – посёлок всё-таки маленький. Ни друзей, ни общих знакомых.

И с погибшими девушками меня ничего не связывало. Мы не учились вместе, на секции не ходили. И их подруги подтверждают, что я с ними не общался. Родители Патеюк говорят, что мы жили в соседних домах. Но это совсем не означает, что мы были знакомы и тесно дружили.

- Вы говорите, что убитых девушек не знали. Но вам сейчас предъявляют обвинение в том, что вы убивали их вместе с Инкиным Евгением. С ним вы знакомы? Общались, дружили?

- Нет, не общался. Я знал, что такой человек работал опером в Селенгинском отделении милиции. Я на тот момент был стажёром, водителем во вневедомственной охране. Когда меня задержали в 2019 году, у меня даже его контакта в телефоне не было.

Единственное – его дочь училась с моим сыном в одном классе. На родительских собраниях мамы встретятся, поздороваются – и всё.

- Если пытаться восстановить картину той роковой ночи, можно предположить, что была компания, и хотя бы часть людей в этой компании должна быть знакома между собой и близко общаться. Но по вашим словам картина не складывается…

- Совершенно так. Даже если логически оценить: если едут оперативники гулять – у них свой круг общения. Сотрудники вневедомственной – по-своему, у гаишников тоже своя компания. Особенно опера, которые в ходе распития могут обсуждать тонкости какие-то, рабочие моменты. Они чужих в свою компанию не брали, для чего им посторонние люди?

Пономарёва за всё время дала 13 разных показаний. Человек врёт – это подтверждено экспертизами. Самая главная – психофизиологическая, когда на тебя направлены камера и айтрекер, улавливающий движения глаз и направления взгляда. Эксперт задаёт вопросы – и отвлечённые, и касаемо преступления. Позже видеозапись разбирается по кадрам и оценивается, как ты реагируешь, отвечая на вопросы, какие делаешь непроизвольные жесты, движения тела, мимику… На основании анализа её поведения установлено, что об обстоятельствах дела она сочиняет.

- Вы тоже проходили такую экспертизу?

- Я не отказался ни от одной экспертизы. Мы даже настаивали на проведении допроса под гипнозом. Но нам отказали.

И такую проходил, где следствие ставило экспертам вопрос: являлся ли я очевидцем или участником событий той ночи? Но ни с того, ни с сего произошёл сбой: картинка записи отставала от звука. Ничего не мешало им провести экспертизу повторно, пока я находился в Москве 13 месяцев. Но её так и не провели.

- Есть ещё полиграф, и его результаты не в вашу пользу… У вас есть объяснение этому?

- Я считаю, что сбой в психофизиологической экспертизе подтверждает, что следователи ничего не могут выявить по факту убийства и ссылаются на полиграф, потому что больше ничего и нет. Подцепили провода к голове и по результату этого делают вывод о моей причастности: либо ты что-то знаешь, либо ты сам совершил это преступление.

Следователь задаёт эксперту вопрос: могла ли эта реакция быть получена вследствие совершения, участия в убийстве? Эксперт отвечает: да, возможно. Но нам не дали возможность задать свой вопрос эксперту: могло ли послужить такому результату полиграфа то обстоятельство, что меня в 2002 году избивали, заставляя сознаться в убийстве, которого я не совершал?

- Имеете в виду, что вы пережили много эмоций по этому поводу, и они могли вот так «выстрелить», повлиять на результат?

- Конечно. Подумайте: целый день из тебя выбивают признание, голову пробили, догола раздели – и это всё для пацана в 21 год…

Но следователи отказались ставить этот вопрос.

Также в одностороннем плане были опрошены свидетели – женщины, с которыми супруга находилась в роддоме. Следователь, опрашивая их, задавал один вопрос: говорила ли вам женщина, что она пришла сама в роддом, так как её муж не ночевал дома? Нетрудно увидеть, что вопрос содержит нужный следователю ответ...

- Почему речь идёт именно про эту ночь – с 9 на 10 августа?

- По материалам дела девушки вышли из дома поздно вечером 9 августа 2002 года. И после этого их никто живыми не видел.

Три экспертизы – 2002 и 2003 годов – не устанавливают причину их смерти. Я понимаю переживания родителей, но кому будет легче, если посадят невиновных людей? Им следствие предоставило однобокую картину. И они ей верят.

- А разве у них есть выбор? Что им ещё остаётся?..

- Но каким образом доказана наша вина? Я их не убивал. Полиграф не является доказательством для суда. Остаётся только «свидетель» Пономарёва.

Никакие версии больше не отрабатывались. С кем могли уйти девушки в тот вечер? Есть противоречивые показания Пономарёвой, и такое впечатление, что всё в деле подгоняется под них. В основу обвинения, получается, легли слухи, её фантазии. Она не является очевидцем убийства – это установлено.

Более того, в 2018 году она к жене в автосервис на работу устраиваться приходила. Но вообще-то она меня бояться должна, если я тех девушек убивал, а она сама пришла… И если она была там третьей, зачем убийцам оставлять её в живых тогда, да и позднее? 17 лет она спокойно жила, никто её не трогал.

Почему 20 апреля 2020 года подписывается постановление о прекращении уголовного преследования в отношении Инкина за его непричастностью? Получается, следствие изначально ошиблось? Пономарёва поменяла показания, и стало ясно, что её там не было.

- А потом снова предъявляют обвинение…

- Да, Москва потому что дело забирает. А ведь с того самого момента в деле ничего нового не добавилось.

Проведено 50 экспертиз, включая ядерную (искали следы наших ДНК). И все нулевые. Ни одна из них не дала результата.

- Что вы ждёте от процесса? Верите, что сможете доказать свою невиновность?

- Жду с чувством волнения. Можно и сесть ни за что...

Возможно, какие-то новые обстоятельства откроются в ходе судебного процесса.

Если создали такой общественный резонанс… Пусть тогда представители нашего общества, шесть присяжных, выносят вердикт. Они будут обстоятельно разбираться в деле, слушать показания свидетелей и примут решение – причастны мы к совершению преступления или нет.

- Поэтому вы настаивали на суде присяжных? Для вас это надежда на объективность?

- Да.

- Вы говорите, что в 2002, 2003 годах от вас отстали. Что было в декабре 2019 года?

- В семь утра 17 декабря пришли ко мне домой. Я дома с ребятишками – старшим сыном и дочей. Супруга была в роддоме, 13 декабря у нас родился сын. В тот день я должен был ехать в Улан-Удэ их забирать.

Пришли фээсбэшники с автоматами, с ордером на обыск.

- Что-то нашли?

- Нет. Изъяли топор, которым я мясо рублю. Его обследовали, естественно, никаких следов не нашли. Его отдали адвокату уже в Москве.

- Вас задержали после этого?

- Обыск провели и сразу утром привезли в Кабанск, в следственный отдел, предъявили обвинение и закрыли. А через два дня Советский районный суд г. Улан-Удэ вынес постановление о содержании меня под стражей. До 14 июня 2020 года я находился в СИЗО в Улан-Удэ. 14 июня 2020 года меня этапировали в Москву. 23 июля я прибыл в город Зеленоград, где пробыл в СИЗО четыре месяца. Затем меня перевели в СИЗО-4 в Медведково. И до 6 августа 2021 года я находился там. Моя дорога домой заняла около двух месяцев. 17 декабря будет два года, как я нахожусь под стражей.

- Применялись ли к вам запрещённые методы дознания?

- Когда везли в Москву, переживал, что начнётся выбивание признания. Слава Богу, ничего такого не было. Единственное – склоняли сокамерников дать показания, что якобы я им всё рассказал об обстоятельствах убийства. После такого в ходе судебного заседания в Басманном суде об избрании меры пресечения я заявил об этом, чтобы потом в деле не появился какой-нибудь протокол допроса «тайного свидетеля»…

И за всё время, что я находился в Москве, никто никаких следственных действий со мной не проводил. Ни допросов, ни исследований, ни экспертиз.

- Вы – единственный из трёх подсудимых всё это время находитесь под стражей. Инкин и Попов тоже какое-то время провели в изоляторах, но потом их отпустили под подписку. Почему?

- Возможно, потому, что я являюсь сотрудником полиции (от работы меня отстранили до решения суда) и следствие считает, что я могу как-то повлиять на свидетелей…

- Вы виделись с родными, близкими за это время?

- Нет, мне не давали разрешений ни на свидания, ни на телефонные звонки. Сейчас виделся со старшим сыном. С женой нельзя – она свидетель по делу.

Всё это время я чувствую поддержку семьи – супруги, детей, родителей. Они верят в мою невиновность. Самое главное – жена. Морально как это всё можно вынести? Она-то видела эту ночь, и если бы меня не было с ней тогда, у неё первой бы возникли вопросы. Давно бы уже свою жизнь устроила… Конечно, она переживает. 11 следственных изоляторов по всей России проехал…

Я верю, что справедливость восторжествует. Мои руки и совесть чисты перед родителями девушек. Надеюсь, присяжные заседатели увидят объективную картину на процессе.