Что слышится в твоём названии, село?

  Из истории юго-западного Прибайкалья нам хорошо известно, Тресково, как и многие другие поселения его территории, с конца 17-го и по 2-ю четверть 19-го века находились в земледельческой зависимости от Посольского и Троицкого монастырей. Но и в те времена не то что поселяне, а даже и «власть предержащие мужи» не особо утруждали себя строгими определениями статуса того или иного поселения. Поэтому не случайно ещё в 1774 году Паласс, констатируя: «В долине реки Селенги русские деревни, как поселения исключительно «мужитские» и польских колонистов (т.е. переселенцев из бывших территорий Польши)…» (Михель. стр. 48), в списке названных им поселений упоминает и Тресково, но при этом не уточняет – деревня это или слобода.
  Зато в документах первой трети 19-го века определение терминов «слобода», «село», «деревня» имело уже конкретизированное разграничение: «Наличие приходского центра в населённом пункте для окрестных православных деревень являлось признанием его как административного и хозяйственного центра. Так по ведомости церкви Верхнеудинского уезда Брянской Архангельской церкви, Брянск за 1839 год именуется «Брянской слободой» (немногим позднее — селом), а относящиеся к ней поселения прихода — деревнями: прихожане деревни Тресковской, Таракановской…» и т.д. (Клировые ведомости Верхнеудинской церкви за 1839 год. Иркутск. Обл. архив. Ф. 50, ех. 5014, стр. 80). Брянская Архангельская церковь была построена в 1777 году «тщанием прихожан и усердием боголюбцев». А в «причте» обозначенной церкви за 1832 год, в данных о её прихожанах из близлежащих поселений так и прописано: «В деревне Тресковой дворов – 50, крестьян муж п. – 160, жен. п. – 175…»
  Заметим: не в деревне Тряскова, а именно Тресковой. Это к тому, что транскрипция слова «Тресково» несколько иная, чем «Тряскова», и имеет более однозначную смысловую нагрузку. Опираясь даже на неё, полагаю, можно уверенно сказать, кто же мог быть первооснователем села Тресково.
  Подытожим всё изложенное выше.
  Небольшая деревенька Трясково, начинавшаяся когда-то всего лишь с трёх дворов, со временем, а достоверно — к 1730-33 годам, уже значится Архангельской слободой. И только по прошествии времени, когда поселение потеряло статус слободы, оно вернуло себе прежнее название. А это могло быть связано только с тем, что к началу 19-го века монастырское землевладение заметно ослабло и с отменой крепостного права в европейской части России потеряло всякую актуальность и в Прибайкалье. А что же касается двух версий о происхождении названия села Тресково, то первая, когда-то названная краеведами Брянского поселения, я считаю, наиболее достоверная. И вот почему:
  «Русское население в Забайкалье стало образовываться с середины 17-го века. Силами служилых людей здесь создавались пашни…», далее по тексту: «Занимая землю для хлебопашества, русские основывали деревни из одного или двух дворов, которые обычно называли именем, фамилией или прозвищем основателя пашни». (Русские старожилы ст. 20-21).
  Действительно, подавляющее большинство названий русских сёл понизовья реки Селенги имеют этимологическое происхождение от фамильной принадлежности их первооснователей. Так скажем, название села Брянск произошло от фамилии «казатскаго» атамана Ивашки Брянского (правильно Брянской), а такое село, как Фофоново, основал казачий пятидесятник Пятко Фофонов и т.д. При этом многие из них имеют одинаковое созвучие, как бы отвечая на вопрос — чьё это поселение, кому принадлежит (изначально принадлежало), например: Колесово, Творогово, Фофоново, Инкино, Дубинино и т.д.
  Исходя из сказанного, я уверен, село Тресково в этом списке не является каким-либо исключением. И ещё одно обстоятельство при этом не может не привлекать нашего внимания. Подавляющее большинство населённых пунктов, возникших в первое столетие русского проникновения за Байкал, связано с жизнью и деятельностью известных здешних казаков того времени, имена которых запечатлела местная историография. И это не удивительно, начальное освоение Прибайкалья положили русские землепроходцы, а в их отрядах шли в основном казаки. Поэтому я не сомневаюсь в справедливости семейных преданий рода Трескиных, что их предками были показаченные поморы русского Севера, и что это именно они основали село Тресково. А ценность второй версии о происхождении села Тресково, на мой взгляд, заключается в том, что она отражает достоверность некоторых реалий, мест и событий, связанных с исторической судьбой села.
  Если согласиться со сказанным мной, то остаётся выяснить, почему ближайшие потомки первооснователей села Тресково покинули его, а продолжение многочисленных разветвлений рода Трескиных, гораздо позднее, это только коренные жители, по крайней мере, более чем пяти населённых пунктов Кабанского района. Для подтверждения своих слов приведу данные из книги мобилизационного учёта военнообязанных Кабанского района в годы Великой Отечественной войны. Тогда из Оймура, Таракановки, Посольска, Большой Речки, Инкино и Кабанска было призвано (по моим подсчётам) тридцать семь (не менее) человек с такой фамилией. А село Тресково в их ряду не значится. Что же заставило Трескиных, вероятно, в разное время, покинуть когда-то основанное их предками село?
  По словам моего отца, а эти сведения ему когда-то поведала его бабушка Зиновия Константиновна Трескина (Ратикова), Трескины в основанном ими селе, забыв о прошлых казачьих вольностях, занялись землепашеством. Но так как большинство земель, прилегающих к Тресково, вскоре объявились собственностью монастырей, то и они познали, что такое земельная зависимость. Так, по словам моей прабабушки, Трескины начали покидать село, которое когда-то основали их деды и прадеды.
  Такой ход событий, периодически происходивших в юго-западном Прибайкалье и Забайкалье, подтверждает челобитная Забайкальских казаков «Селенгинскага города, Ильинскага и Кабанскага острогов царю Петру I», в которой пашенное крестьянство деревень Трясковской и Колесниковой, как «пасадские» люди, указанных острогов, жаловались:
  «Служивые люди, царские приказчики Емельян Паникадильщиков и Пётр Клепалов, скупая в местных деревнях хлеб, пива варят и вёдрами продают. И от той скупки хлеба и пивной продажи — десятинной пашне монастырской остановка великая чинится, а пашенным же крестьянам и посадским всяких чинов жителям разорение. И от того произвола как бы государева пашня от пивной продажи не опустела, а пашенные крестьяне и посадские люди в конец не разорились и в рознь не разбрелись».
  А в дополнение к этому приведём ещё и фрагмент из монографии М.М. Шмулевича «Очерки истории западного Забайкалья» (17-й – середина 19-го веков): «По данным двух ревизий 1719 и 1744 г.г. подушный оклад был введён для 660 душ мужского пола: 389 душ Троицкого монастыря, 221 душа Посольского монастыря и 50 душ Нерчинского Успенского монастыря… С самого начала его ввода подушная подать оказалась очень тяжёлой для монастырских крестьян… В 50-е годы 18-го века наблюдаются случаи бегства как крестьян, по причине большой недоимочности, так и сборщиков подушных денег с уже собранной податью».
  Село Оймур образовалось в начале 18 века. Кто-то однозначно называет и более точную дату его основания — 1720 год. Образовали его пришедшие сюда русские пашенные крестьяне, которые от Кудары Благовещенской «шаг за шагом» неудержимо продвигались в северо-восточном направлении в поисках новых свободных земель. Где-то во второй половине 18-го века (по другим сведениям — значительно позднее) в Оймуре поселились две русские семьи с фамилией Трескины, и от них сегодня ведут своё продолжение два рода Трескиных, с деревенскими прозвищами от их родоначальников — Головачи и Опара.
  У моего пращура Трифона Трескина (на сегодня достоверно известно) было кроме прочих ещё и два внука — Никифор и Пут, или Пуд (полагаю Пудован), Тимофеевичи. До их прихода на Селенгинское правобережье в Инкино там уже проживал их близкий родственник Алексей Трескин и тоже Тимофеевич. Позднее он, будучи женатым на Евдокии Черниговской, перебрался в Сухую. У братьев, унаследовавших крутой и буйный характер от вольнолюбивых предков, в пору возмужания не сложились отношения с роднёй и соседями, и они ушли на правобережье реки Селенги и поселись на побережье Байкала, в деревне Инкино. Пуд, сразу же обзавёдшийся семьёй, остался на жительство в этой деревне. Его дети, внуки и правнуки станут проживать в Инкино и лишь сравнительно недавно — в Шерашово. Там и сегодня проживает его правнук Никифор Леонтьевич Трескин, отец нынешнего главы сельского поселения «Кударинское», Николая Никифоровича Трескина. Весной 2015 года я побывал у Никифора Леонтьевича и он, вспоминая своё детство, рассказал, как однажды с отцом гостил в Оймуре у Андрея Трескина из рода Опара. И тогда Леонтий Трифонович, называя этого Андрея не иначе как братанчиком, сообщал сыну, что со всеми оймурскими Трескиными они состоят в разной степени, но не очень далёкого родства.
  А прапрадед мой Никифор Тимофеевич Трескин перебрался тогда из Инкино в Оймур. Женившись там на коренной оймурчанке Карнышевой Наталье, построил на улице Волчья Грива дом и стал родоначальником третьей ветви оймурских Трескиных – Никифоровских. В их семье выросло десять детей: дочери Евдокия, Вера, Христина, Екатерина, Аграфена, Аксинья, Анна; сыновья Иван большой, Иван меньшой и Василий. Иван большой взял в жёны Ратикову Зиновью Константиновну, и от их брака родились сыновья: Кондрат, 1906 года рождения, и Павел, 1912 года, и две дочери: Татьяна и моя бабушка по отцу Фёкла Ивановна. Соответственно фамильное наследие Никифоровской ветви всего нашего рода оймурских Трескиных сегодня продолжают сыновья ветеранов Великой Отечественной — Павла и Кондрата Ивановичей — двоюродные братья Анатолий Павлович и Анатолий Кондратьевич Трескины, их дети, внуки и даже правнуки.
  Излагая свои размышления и выводы, я старался опираться на известные и не очень известные факты истории и свидетельства моих близких и дальних родственников из этой фамилии. Я ничуть не сомневаюсь в искренности высказываний этих людей. Но людей зачастую подводит память и субъективизм суждений, а факты, засвидетельствованные историей, не всегда и во всём безупречны и время от времени подвергаются ревизии. Поэтому все свои утверждения, приведённые выше, отнюдь не считаю безапелляционными и, напротив, оставаясь с надеждой на отклик по данной публикации, готов внести в них любые коррективы, если они будут иметь более веское обоснование.